СОВЕТЫ И НЕМЕЗИДА
В пятницу вечером, 20 июня, я выехал один в Чекере. Я знал, что нападение
Германии на Россию является вопросом дней, а может быть, и часов. Я
намеревался выступить в субботу вечером по радио с заявлением по этому
вопросу. Разумеется, мое выступление должно было быть составлено в
осторожных выражениях, тем более что в этот момент Советское правительство,
в одно и то же время высокомерное и слепое, рассматривало каждое наше
предостережение просто как попытку потерпевших поражение увлечь за собой к
гибели и других. Поразмыслив в машине, я отложил свое выступление до вечера
воскресенья, когда, как я думал, все станет ясным. Таким образом, суббота
прошла в обычных трудах.
За пять дней до этого, 15 июня, я послал президенту Рузвельту следующую
телеграмму:
Бывший военный моряк - президенту Рузвельту
15 июня 1941 года
"Судя по сведениям из всех источников, имеющихся в моем распоряжении, в
том числе и из самых надежных, в ближайшее время немцы совершат,
по-видимому, сильнейшее нападение на Россию. Главные германские армии
дислоцированы на всем протяжении от Финляндии до Румынии, и заканчивается
сосредоточение последних авиационных и танковых сил. Карманный линкор
"Лютцов", высунувший вчера свой нос из Скагеррака и моментально
торпедированный самолетами нашей береговой авиации, вероятно, направлялся на
север, чтобы укрепить военно-морские силы на арктическом фланге. Если
разразится эта новая война, мы, конечно, окажем русским всемерное поощрение
и помощь, исходя из того принципа, что враг, которого нам нужно разбить, -
это Гитлер. Я не ожидаю какой-либо классовой политической реакции здесь и
надеюсь, что германо-русский конфликт не создаст для Вас никаких
затруднений".
Американский посол, проводивший уик-энд у меня, привез ответ президента
на мое послание. Президент обещал, что, если немцы нападут на Россию, он
немедленно публично поддержит "любое заявление, которое может сделать
премьер-министр, приветствуя Россию как союзника". Уайнант передал устно это
важное заверение.
x x x
Когда я проснулся утром 22 июня, мне сообщили о вторжении Гитлера в
Россию. Уверенность стала фактом. У меня не было ни тени сомнения, в чем
заключаются наш долг и наша политика. Не сомневался я и в том, что именно
мне следует сказать. Оставалось лишь составить заявление. Я попросил
немедленно известить, что в 9 часов вечера я выступлю по радио. В этот
момент ко мне в спальню вошел с подробными известиями генерал Дилл,
поспешивший ко мне из Лондона. Немцы вторглись в Россию на широчайшем
фронте, застигли на аэродромах врасплох значительную часть советской авиации
и, по-видимому, двигались вперед с огромной быстротой и стремительностью.
Начальник имперского генерального штаба добавил: "Я полагаю, что они
огромными массами будут попадать в окружение".
Весь день я работал над своим заявлением. Я не имел времени
проконсультироваться с военным кабинетом, да в этом и не было необходимости.
Я знал, что в этом вопросе мы все мыслим одинаково. Идеи, лорд Бивербрук * и
сэр Стаффорд Криппс - он покинул Москву 10 июня - также находились со мной в
течение всего дня.
x x x
В данной связи может представить интерес рассказ моего личного секретаря
Колвилла, дежурившего эту субботу и воскресенье в Чекерсе.
"1. В субботу, 21 июня, я приехал в Чекере перед самым обедом. Там
гостили г-н и г-жа Уайнант, г-н и г-жа Идеи и Эдуард Бриджес **. За обедом
Черчилль сказал, что нападение Германии на Россию является теперь неизбежным
и что, по его мнению, Гитлер рассчитывает заручиться сочувствием
капиталистов и правых в Англии и в США. Гитлер, однако, ошибается в своих
расчетах. Мы окажем России всемерную помощь. Уайнант сказал, что то же самое
относится и к США.
После обеда, когда я прогуливался с Черчиллем по крокетной площадке, он
вернулся к этой теме, и я спро---------------------------------------*
Министр авиационной промышленности Великобритании.
** Секретарь военного кабинета. сил, не будет ли это для него, злейшего
врага коммунистов, отступлением от принципа. Черчилль ответил: "Нисколько. У
меня лишь одна цель - уничтожение Гитлера, и это сильно упрощает мою жизнь.
Если бы Гитлер вторгся в ад, я по меньшей мере благожелательно отозвался бы
о сатане в палате общин".
2. На следующее утро я был разбужен в 4 часа телефонным звонком из
министерства иностранных дел, откуда сообщили, что Германия напала на
Россию. Премьер-министр всегда говорил, чтобы его не будили ни в коем
случае, разве только если начнется вторжение (в Англию). Поэтому я отложил
сообщение до 8 часов утра. Единственным его замечанием было: "Передайте на
радиостанцию БРК, что я выступлю сегодня в 9 часов вечера". Он начал
готовить свою речь в 11 часов утра и, если не считать завтрака, на котором
присутствовали сэр Стаффорд Криппс, лорд Крэнборн и лорд Бивербрук, посвятил
ей весь день... Речь была готова лишь без двадцати девять".
В своем выступлении я сказал:
"Нацистскому режиму присущи худшие черты коммунизма. У него нет никаких
устоев и принципов, кроме алчности и стремления к расовому господству. По
своей жестокости и яростной агрессивности он превосходит все формы
человеческой испорченности. За последние 25 лет никто не был более
последовательным противником коммунизма, чем я. Я не возьму обратно ни
одного слова, которое я сказал о нем(5). Но все это бледнеет перед
развертывающимся сейчас зрелищем. Прошлое с его преступлениями, безумствами
и трагедиями исчезает. Я вижу русских солдат, стоящих на пороге своей родной
земли, охраняющих поля, которые их отцы обрабатывали с незапамятных времен.
Я вижу их охраняющими свои дома, где их матери и жены молятся - да, ибо
бывают времена, когда молятся все, - о безопасности своих близких, о
возвращении своего кормильца, своего защитника и опоры. Я вижу десятки тысяч
русских деревень, где средства к существованию с таким трудом вырываются у
земли, но где существуют исконные человеческие радости, где смеются девушки
и играют дети. Я вижу, как на все это надвигается гнусная нацистская военная
машина с ее щеголеватыми, бряцающими шпорами прусскими офицерами, с ее
искусными агентами, только что усмирившими и связавшими по рукам и ногам
десяток стран. Я вижу также серую вымуштрованную послушную массу свирепой
гуннской солдатни, надвигающейся подобно тучам ползущей саранчи. Я вижу в
небе германские бомбардировщики и истребители с еще незажившими рубцами от
ран, нанесенных им англичанами, радующиеся тому, что они нашли, как им
кажется, более легкую и верную добычу.
За всем этим шумом и громом я вижу кучку злодеев, которые планируют,
организуют и навлекают на человечество эту лавину бедствий...
Я должен заявить о решении правительства его величества, и я уверен, что
с этим решением согласятся в свое время великие доминионы, ибо мы должны
высказаться сразу же, без единого дня задержки. Я должен сделать заявление,
но можете ли вы сомневаться в том, какова будет наша политика? У нас лишь
одна-единственная неизменная цель. Мы полны решимости уничтожить Гитлера и
все следы нацистского режима. Ничто не сможет отвратить нас от этого, ничто.
Мы никогда не станем договариваться, мы никогда не вступим в переговоры с
Гитлером или с кем-либо из его шайки. Мы будем сражаться с ним на суше, мы
будем сражаться с ним на море, мы будем сражаться с ним в воздухе, пока, с
божьей помощью, не избавим землю от самой тени его и не освободим народы от
его ига. Любой человек или государство, которые борются против нацизма,
получат нашу помощь. Любой человек или государство, которые идут с Гитлером,
- наши враги... Такова наша политика, таково наше заявление. Отсюда следует,
что мы окажем России и русскому народу всю помощь, какую только сможем. Мы
обратимся ко всем нашим друзьям и союзникам во всех частях света с призывом
придерживаться такого же курса и проводить его так же стойко и неуклонно до
конца, как это будем делать мы...
Это не классовая война, а война, в которую втянуты вся Британская империя
и Содружество наций, без различия расы, вероисповедания или партии. Не мне
говорить о действиях Соединенных Штатов, но я скажу, что если Гитлер
воображает, будто его нападение на Советскую Россию вызовет малейшее
расхождение в целях или ослабление усилий великих демократий, которые решили
уничтожить его, то он глубоко заблуждается. Напротив, это еще больше укрепит
и поощрит наши усилия спасти человечество от его тирании. Это укрепит, а не
ослабит нашу решимость и наши возможности.
Сейчас не время морализировать по поводу безумия стран и правительств,
которые позволили разбить себя поодиночке, когда совместными действиями они
могли бы спасти себя и мир от этой катастрофы. Но когда несколько минут
назад я говорил о кровожадности и алчности Гитлера, соблазнивших и
толкнувших его на авантюру в России, я сказал, что за его преступлением
скрывается один более глубокий мотив. Он хочет уничтожить русскую державу
потому, что в случае успеха надеется отозвать с Востока главные силы своей
армии и авиации и бросить их на наш остров, который, как ему известно, он
должен завоевать, или же ему придется понести кару за свои преступления. Его
вторжение в Россию - это лишь прелюдия к попытке вторжения на Британские
острова. Он, несомненно, надеется, что все это можно будет осуществить до
наступления зимы и что он сможет сокрушить Великобританию прежде, чем
вмешаются флот и авиация Соединенных Штатов. Он надеется, что сможет снова
повторить в большем масштабе, чем когда-либо, тот процесс уничтожения своих
врагов поодиночке, благодаря которому он так долго преуспевал и процветал, и
что затем будет расчищена сцена для последнего акта, без которого были бы
тщетны все его завоевания, а именно для покорения своей воле и подчинения
своей системе Западного полушария.
Поэтому опасность, угрожающая России, - это опасность, грозящая нам и
Соединенным Штатам, точно так же как дело каждого русского, сражающегося за
свой очаг и дом, - это дело свободных людей и свободных народов во всех
уголках земного шара. Усвоим же уроки, уже преподанные нам столь горьким
опытом. Удвоим свои усилия и будем бороться сообща, сколько хватит сил и
жизни".
x x x
Мы приветствовали вступление России в войну, но немедленной пользы нам
оно не принесло. Немецкие армии были столь сильны, что, казалось, они могут
в течение многих месяцев по-прежнему угрожать вторжением в Англию, ведя
одновременно наступление в глубь России. Почти все авторитетные военные
специалисты полагали, что русские армии вскоре потерпят поражение и будут в
основном уничтожены. То обстоятельство, что Советское правительство
допустило, чтобы его авиация была застигнута врасплох на своих аэродромах, и
что подготовка русских к войне была далеко не совершенной, с самого начала
поставило их в невыгодное положение. Сила Советского правительства,
стойкость русского народа, неистощимые людские резервы, огромные размеры
страны, суровая русская зима были теми факторами, которые в конечном счете
сокрушили гитлеровские армии. Но ни один из этих факторов еще не сказался в
1941 году. Президента Рузвельта сочли очень смелым человеком, когда он в
сентябре 1941 года заявил, что русские удержат фронт и что Москва не будет
взята. Замечательное мужество и патриотизм русского народа подтвердили
правильность этого мнения.
Действительно, вступление русских в войну отвлекло немецкую авиацию от
налетов на Великобританию и уменьшило угрозу вторжения. Оно значительно
облегчило наше положение на Средиземном море. Однако, с другой стороны, мы
были вынуждены пойти на тяжелые жертвы и лишения. Мы только-только начали
как следует вооружаться. Наши военные заводы наконец-то стали в больших
количествах производить всевозможные виды вооружения. Наши армии в Египте и
Ливии вели тяжелые бои и требовали вооружения самых последних образцов,
прежде всего танков и самолетов. Английские армии, находившиеся в
метрополии, с нетерпением ожидали давно обещанного современного, непрерывно
усложнявшегося вооружения, и оно наконец-то стало поступать к ним в большом
количестве. И вот в этот самый момент мы были вынуждены поступиться очень
значительным количеством нашего вооружения и жизненно важных материалов
всевозможного рода, включая каучук и нефть. На нас пало бремя организации
конвоев судов для перевозки английских и в еще большей степени американских
поставок и доставки этих конвоев в Мурманск и Архангельск, несмотря на все
опасности и тяготы плавания в этих арктических водах.
Все американские поставки фактически выделялись из того, что уже было
успешно доставлено или должно было быть доставлено нам самим через
Атлантический океан. Для того чтобы выделить такое огромное количество
материалов и обойтись без возрастающего потока американской помощи, не
поставив тем самым под угрозу наши операции в Западной пустыне, нам пришлось
свернуть все диктовавшиеся благоразумием приготовления к обороне Малаккского
полуострова и нашей восточной империи и владений от непрерывно возраставшей
угрозы со стороны Японии.
Отнюдь не желая хотя бы в малейшей степени оспаривать вывод, который
подтвердит история, а именно, что сопротивление русских сломало хребет
германских армий и роковым образом подорвало жизненную энергию германской
нации, справедливо указать на то, что более года после вступления России в
войну она нам казалась обузой, а не подспорьем (6). Тем не менее мы были
рады иметь во время войны эту могущественную нацию на нашей стороне, и все
мы считали, что, даже если советским армиям придется отойти к Уральским
горам, Россия все еще будет представлять огромную, а если она будет стойко
продолжать войну, то в конечном счете и решающую силу.